«Скажи спасибо за укол!»

Почему наши врачи лечат все больше словом, чем делом?

Выбегая на днях из дома «на пару минут», я никак не предполагала, что растянутся они на полдня. Но именно так и случилось.

На полпути к «пункту назначения», шагнув на не асфальтированный тротуар, которых даже в центре Петербурга, как ни странно, хватает, ваш корреспондент внезапно и стремительно села на шпагат. Буквально! Нога скользнула по мокрому от беспрерывных дождей грунту, ухватиться было решительно не за что, да и вряд ли успела бы, и я рухнула, как подкошенная, только что не лицом в грязь.

Боль пронзила адская. Все-таки не балерина. Хотя и для профессиональных танцовщиц, равно как и для гимнасток, подобная непреднамеренная растяжка посреди улицы выходит обычно боком, то бишь, травмой. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, и я на какое-то мгновение потеряла сознание.

Очнулась от участливого женского голоса: вам плохо? Женщина была невысокой, хрупкой. На счастье, прохожих хватало и общими усилиями с ещё двумя дамами меня подняли. Мужчины проходили мимо, не останавливаясь. Это были, видимо, очень занятые мужчины. Стоять я не могла, и медленно стала заваливаться на «хрупкую» тетеньку, снова теряя сознание. На помощь подоспела ещё одна дама. С осторожностью пристроив меня на какой-то, кажется, камень, «группа спасения» принялась искать в своих сумочках и наперебой предлагать мне валидол, корвалол, и что там ещё «от сердца».

Всё это продолжалось, как мне показалось, довольно долго. Женщины не расходились. Подходили ещё люди. Кто-то, видя, что лучше мне явно не становится, предложил вызвать «скорую». Кто-то — довести до ближайшей аптеки или хотя бы до магазина, что был рядом. «Ну, что она (то есть, я) будет сидеть тут на дожде»?

Из магазина «скорая», прибывшая на удивление быстро, минут через десять-пятнадцать, повезла меня в больницу. Правда, не сразу. Сначала прямо в «карете» был проведен основательный медосмотр. К тому времени я соображала уже немного лучше, чем сразу после падения. И на вопросы врача, не давит ли в груди, свободно ли дышится, отвечала с уверенностью: это не сердце, это болевой шок.

Доктор оказался дотошным. Он измерил мне пульс и давление, прослушал легкие и бронхи, долго искал что-то в моих глазах, простукивал грудную клетку. Дошла очередь до ног. «Поднять можете?» — «Больно!».

«Да что вы с ней возитесь, отвезем в больницу, пусть там разбираются!», — раздраженно заметила находившаяся тут же и молчавшая до этого медсестра из бригады «скорой помощи».

«Погодите, Ирина, — прервал её монолог врач, — тут серьезный случай». И снова обращаясь ко мне: «Мы вам сейчас укол сделаем, чтобы немного снять остроту боли, хорошо?». «Оторвалась» медсестра на моей «пятой точке» на славу, до сих пор болит. Забегая вперед замечу, что этот укол оказался единственным в тот незадачливый для меня день.

Потом доктор звонил диспетчеру, согласовывая больницу, где меня примут, затем (показалось, вечность!) оформлял документы. Попросил меня подписать некую бумагу о том, что претензий я не имею. В том смысле, что прибыла его бригада на место вызова оперативно, первую помощь (тот самый укол) оказала своевременно. «Вы уж простите, я понимаю, вся эта бумажная бюрократия утомляет, не мы, врачи, её придумали», — извинялся он. Тут же представила, как лежит в такой вот «карете» умирающий человек, а медики, склонившись над ним, с тревогой: «Подпишите скорей, что не имеете претензий. Потом можете умирать». Он грустно улыбнулся на мою саркастическую шутку: случалось и такое, не всегда медики виноваты в том, что не успевают довести пациента живым до стационара…

Медсестра отреагировала резче: «Много говорите. Сейчас выгрузим и добирайтесь в больницу сами!».

До стационара, расположенного километрах от силы в четырех, мы ехали через пробки минут тридцать, если не больше. Фельдшер сидела в кабине водителя. Благодаря чему я получила возможность пообщаться с приветливым доктором. Для меня сложность состояла лишь в одном: ни в коем случае нельзя было шевелиться. Подозрение на перелом (трещину) копчика. Меня даже пристегнули к носилкам специальными ремнями на случай дорожной «трясучки».

«В паре с этой медсестрой я стараюсь работать как можно реже, — поведал мне врач. На вид ему было не больше сорока. Коренаст. Руки сильные. Голос приятный, участливый. — Ирина грубовата. Иной раз так „приложит“ больного, что просто стыдно становится за всех медиков. Случалось, путала лекарство, или вообще отказывалась его вводить, считая, что „случай не экстренный, лучше сэкономить“…

Но выбираю не я. На нашей подстанции „скорой помощи“ давний хронический дефицит медиков. И врачей, и фельдшеров, и водителей. Работа тяжелая, зачастую не нормированная. А в последние годы ещё и опасная. Не все мои коллеги выдерживают, в том числе, молодые. Ведь с кем только не приходится иметь дело, нравится тебе это или нет. Вот сейчас, когда вызывали к вам, диспетчер предположила, что речь идет о пьяной. Сами посудите: какой-то магазин, женщина вся грязи… В подобных случаях категоричность Ирины бывает даже кстати, она умеет „строить“ таких пациентов.

Я сам работаю на „скорой“ около десяти лет. Нужны были деньги, в семье случилось прибавление, а в поликлинике, где тогда трудился, платили уж очень скромно. Здесь вместе с доплатами выходит в месяц порядка 40 тысяч рублей (средняя сейчас в городе зарплата — авт.). Иногда в свободное время я выезжаю на частные вызовы состоятельных граждан. У меня с двумя близкими товарищами сложилась своя постоянная клиентура. Один из них по врачебной специальности кардиолог, второй — терапевт, я — реаниматолог. Так что „закрываем“ обычно все самые острые проблемы „личных“ пациентов, если таковые случаются. Ну, и зарабатываем»…

В приемное отделение городской больницы доктор и фельдшер сами везли меня на каталке. Теперь, говорят, нет такого как раньше, когда карету «скорой» встречал младший медперсонал стационара, помогая, если требуется, переложить больного из машины на больничные носилки. Реформа отечественной медицины сократила всех «лишних» работников.

Закатили они меня, лежащую строго на спине, ноги вместе, руки вдоль туловища, в некое помещение без окон. Там я пролежала, боясь пошевелиться, минут сорок, не меньше. Наконец кто-то вошел. «А про меня что же, забыли?» — подала я голос. «Придет время, вспомнят», — услышала в ответ. Ко мне подошел молодой человек в спецодежде темно зеленого цвета. Поинтересовался, упала сама или кто «помог»?

В том помещении, где я находилась, была ещё одна дверь — в перевязочную. В тот день (или уже вечер?) этот молодой человек там как раз дежурил. Дверь за собой он не закрывал. Благодаря чему я могла с ним переговариваться. Назвался медбрат Игорем. В данной больнице он подрабатывает девятый месяц, будучи, по его словам, студентом платного отделения Военно-медицинской академии. Какого факультета и отделения не уточнил.

«Поступал я туда во времена министра Сердюкова, — рассказал Игорь. — Академия с его нелегкой руки разваливалась, набор сокращался, преподаватели уходили. Более-менее сносно обстояли дела на коммерческом отделении. Я его и выбрал… Так, давайте руку, буду кровь из вены брать».

Он, не церемонясь, взял меня за локоть, едва провел ваткой в предполагаемом месте прокола вены, воткнул иглу. «Ой, — не удержалась я. — Синяк же будет!». «Не будет, я хорошо делаю такие процедуры, все довольны», — услышала в ответ. В самоуверенности ему не откажешь. Синяк на моей руке виден и сейчас.

В следующие примерно полтора часа моего лежания-ожидания Игорь принял пару-тройку пациентов сомнительного, скажем так, вида. Был с ними категоричен, порой даже резок. Мне потом так объяснил: «Жалеть таких, что ли? Пьют неизвестно что и неизвестно с кем, потом морды друг другу разбивают; месяцами не моются, стоять рядом с ними противно, не то, что перевязывать. Некоторые тут частые гости. Подлечатся немного и опять за своё».

Когда дежурный хирург, наконец, осмотрел меня (точнее, опросил, осмотреть пообещал после рентгена), Игорь повез меня делать снимок. На своем авто я не развиваю на гладком шоссе такой скорости, с какой этот молодой медбрат вез меня по коридорам приемного полуподвала. На одном из поворотов я чудом не вылетела с каталки. Последние метра три каталка вместе со мной преодолевала дистанцию самостоятельно, по инерции — медбрата срочно куда-то позвали.

Зато он пользуется популярностью у молоденьких сестричек. Их несколько забегало к нему в перевязочную, видимо, «на чашечку чая».

После рентгена, когда стало ясно, что перелома нет, а болевой шок, обмороки — следствие повреждения связок, мышц и сухожилий бедра и коленной чашечки правой ноги, я, с трудом сползая с каталки, попросила дежурного хирурга сделать что-нибудь, чтобы было не так больно, мне же ещё домой добираться, ночь пережидать, пока откроется поликлиника. Он в ответ развел руками: вы — не наш пациент…